Владислав Третьяк: "Гретцки увидел мою многоэтажку на улице Правды и спросил: "Весь этот дом – твой?"
Есть очень редкая порода людей, которые умеют рассказать о своей жизни так вкусно, что создается впечатление: она состоит из сплошной феерии, праздников, уникальных и неповторимых событий. И никакой тебе рутины и скуки.
Лучший хоккейный вратарь мира всех времен, трехкратный олимпийский чемпион, первый российский член Зала хоккейной славы в Торонто – как раз из таких. Мы знакомы почти 20 лет, и я давно знаю: если ты уж добрался до Третьяка – россыпь первоклассных историй гарантирована. Главная проблема – дикий дефицит времени. Он при мне на ходу подписывал поданный документ на спине сотрудника пресс-службы! Хотя для самого человека в не юном возрасте такая востребованность – не проблема, а великая радость.
Сегодня Владислав Александрович празднует 65-летие. А в прошлую пятницу после трех недель беспрерывных "бросков" с разных углов мне наконец удалось взять его ворота. Начали беседу в "ВТБ-Ледовом дворце", где президент ФХР открывал приветственным словом детский Кубок "Шкоды", а продолжили в его машине, отвозившей депутата Госдумы с "Автозаводской" на Охотный ряд, где в этот день как раз закрывалась выставка его ледовых доспехов и наград.
И это был тот редкий случай, когда я говорил "спасибо" пробкам, растянувшим это путешествие на целый час.
КАК СУСЛОВ ОБМАНУЛ "МОНРЕАЛЬ", "ПОДМЕНИВ" МНЕ ОТЦА
– Недавно Уэйн Гретцки сказал, что мечтал бы в хоккее только об одном – сыграть за сборную Канады в Суперсерии-72. А есть ли у вас в игре мечты, которым так и не суждено осуществиться?
– Выиграть Кубок Стэнли. По эту сторону океана выиграл все. По ту – не судьба.
– Хотя вы очень хотели там оказаться. Читал ваши громкие слова: "В СССР меня удержали обманом".
– Эту историю лет пять-семь назад мне рассказал Серж Савар, участник Суперсерии-72, защитник, а потом генеральный менеджер "Монреаля". Когда уже после того, как я закончил карьеру в Союзе, "Канадиенс" хотели меня взять – я ими был задрафтован. Но секретарь ЦК КПСС Суслов ему сказал, что мой отец – генерал армии, Герой Советского Союза Третьяк, который категорически не хочет, чтобы сын ехал играть за океан. А Владислав, в свою очередь, не желает расстраивать папу.
При том что генерал Иван Третьяк не имел ко мне никакого отношения! Однако закрытость советского общества была такой, что проверить этот факт в "Монреале" не могли и приняли эти слова на веру. В Союзе же мне ни о чем не рассказывали, никуда не вызывали.
– Читал, что ваш настоящий отец, военный летчик, поначалу не одобрял вашего увлечения хоккеем. Говорил, что игрок с клюшкой похож на дворника с метлой.
– Именно. Однажды говорит: "Дай-ка дневничок". А я стал пропускать занятия из-за сборов. Я единственный хоккеист, который четыре года играл на молодежных чемпионатах мира, с 67-го по 70-й, – три золотых и одна серебряная медали. А в 67-м мне всего 15 лет было. "Двойки" в такой ситуации были неизбежны.
У отца, когда он обнаружил их, брови вверх поползли: "Это что такое?! Что толку от того, что ты с помелом в воротах стоишь? Ты у меня военным летчиком будешь. Еще одна "двойка" – и я тебя уберу из хоккея!" К счастью, учителя ко мне гуманно относились. Как медали с чемпионатов мира начал в школу привозить – там стали гордиться. Чемпион мира школу представляет! Все на ушах стояли.
Отец большой спорт не любил – при том что сам был примером для всей семьи по части физкультуры. В шесть утра зарядку делал, обливался холодной водой, нас заставлял на лыжах ходить, на коньках. А сам он даже чемпионаты мира не смотрел. Мама – та играла в русский хоккей, не пропускала ни одного матча по маленькому телевизору "КВН", и мы смотрели его с мамой, но без папы. Она хотела, чтобы я стал хоккеистом. Но в какой-то степени реализовал и папину мечту видеть меня военным летчиком – играл-то я в ЦСКА и стал военнослужащим!
Смирился он с моим выбором, когда я в 15 лет первый раз привез зарплату в 40 рублей. Удивился: "О, это уже неплохо!" А тут еще и загранпоездки пошли. На уроке географии класс спрашивают: "Что такое ФРГ?" А я выхожу и начинаю в красках рассказывать, как я там в 67-м году был и что видел. Доклад делал, объяснял, как люди живут. Тогда не то что сами ребята – их родители о таком и мечтать не могли!
КИНЭН СКАЗАЛ: "СКОЛЬКО ДЕНЕГ НАПИШЕШЬ – СТОЛЬКО И ДАДИМ!"
– Майк Кинэн мне рассказывал, что на одной из тренировок "Чикаго Блэкхокс", где вы работали с вратарями, он подозвал Эда Белфора и Доминика Гашека: "У меня для вас есть две новости – хорошая и плохая. Хорошая – мы приобрели великого вратаря. Плохая – вы больш играть не будете. А будет – Третьяк".
(Смеется) – Да, все было именно так.
– Джереми Реник писал в книге, что никто в команде не понял – шутка это или нет. Потому что излагал Железный Майк с абсолютно серьезным выражением лица.
– К тому времени я уже шесть лет не играл – это был 1990 год. Помимо Белфора и Гашека, в "Чикаго" было еще несколько солидных голкиперов – Уэйт, Клотье, Миллер. Я выходил на тренировки в полном вратарском обмундировании и, поскольку не знал языка и ничего не мог объяснить на словах, показывал тому же Ренику и другим игрокам, куда надо бросать. Специально отрабатывал с вратарями упражнение.
А Кинэн смотрел тренировку с трибуны. И видел, что я ни одной шайбы не пропускаю. Но он-то был не в курсе, что мне бьют в одну точку, и я знаю, в какую! Посмотрел час и говорит: "Зачем мне эти вратари? Давай ты будешь играть. Будем контракт подписывать. Сколько денег тебе нужно? Сколько напишешь – столько и дадим". И добавил: "Через два месяца будешь против "Монреаль Канадиенс" играть. – "Против кого?!"
– "В зобу дыханье сперло"?
– Откровенно говоря, внутри что-то дрогнуло. Подумал: вот оно, мечта может сбыться. Но тут же понял, что шесть лет не играл, и взял себя в руки. Начал отказываться, услышал: "Ну, ты подумай". Позвонил жене, она: "Не надо". Даже невзирая на все деньги, которые предлагали. Сказал Кинэну: "Я жене рассказал, она ответила: "Ни в коем случае!" Только тогда Майк успокоился: "А, ну если жена – тогда ладно. Вопрос закрыт".
Имя завоевывается по крупицам, и сделать это очень тяжело. А потерять его можно за один-два матча. Если бы год не играл – еще ладно. Но шесть... Представляю, как бы все хотели забить мне гол, если бы я вышел. Показать, что Третьяк уже никакой, а мы – в порядке.
– Ни капли не жалеете, что тогда не рискнули?
– Не жалею. Да, деньги получил бы хорошие. Ну, проел бы, купил что-то. А имя не купишь. Они уже возвели тебя в ранг недосягаемого – и слава богу. Не надо его разрушать.
– Со временем на личную жизнь у хоккеистов было напряженно. У вас, однако, все сложилось благополучно.
– Когда влюбился в будущую жену с первого взгляда, через пять дней сделал ей предложение. Она, девушка молодая, таких чувств не испытывала и отказала. И все-таки я добился своего. Свадьба состоялась через месяц. Когда я в Канаде рассказываю, что Татьяна отказалась стать моей женой после пяти дней знакомства, реакция обычно бывает такая: "У нас здесь хоккеистам никто не отказывает!"
Супруга – молодец, воспитала двоих детей фактически без меня. Я 17 лет подряд на Новый год не был в стране! И на день рождения часто играл на чемпионатах мира. Нам многие завидовали – что мы на хороших по советским меркам машинах ездим, за границу выезжаем, квартиры свои имеем, зарплаты хорошие. А мы завидовали простым людям, глядя из автобуса, как мальчики девочкам цветы дарят, просто гуляют, взявшись за руки, идут домой с тортом в руках. У нас праздник был только на льду.
Я не жалуюсь. Просто жизнь – такая штука, что, если ты хочешь достичь по-настоящему большого результата, надо отказаться от всего "земного" и быть влюбленным в свою профессию. За 21 год в ЦСКА я не пропустил ни одной тренировки.
Первое время дети меня даже не узнавали. Было обидно, когда пришел однажды домой, взял сына Диму на руки, спрашиваю: "Где папа?" А он показывает: вон, мол, на фотографии. Потому что мама ему все время на нее указывала. Мои медали – и ее тоже. Потому что я знал: дома все в порядке. Татьяна писала мне письма на все чемпионаты мира. Ездить-то женам с мужьями за границу тогда запрещалось. Только два раза, по-моему, нас двоих выпустили.
– Боялись, что останетесь?
– Помню, меня три года подряд приглашал президент федерации хоккея Швеции – с 76-го по 78-й. Он тоже был вратарем, и у нас сложились очень хорошие отношения. Звал жить у него дома. Один я ехать не хотел, а с женой можно было выехать только с личного разрешения кого-то из членов политбюро – хотя бы устного. Только академики могли выезжать без такого разрешения!
В 78-м году мне вручили Орден Ленина. Вскоре опять последовало приглашение из Швеции. Опять обращаюсь к министру спорта Сергею Павлову. Слышу: "Могу только один паспорт сделать, жена не едет". – "Тогда и я не еду. У нас и так отпуск – месяц, а в остальное время мы семьи почти не видим". Тогда Павлов набрался храбрости и позвонил Черненко, будущему генсеку. Тот хоккей любил и легко согласился: "Да пускай едет!" Только тогда мне со словами: "Только чтобы это не было системой" через полчаса (!) привезли паспорт. И две недели мы с женой жили под Стокгольмом в домике президента шведской федерации.
О РАБОТЕ В "ЧИКАГО" ДОГОВОРИЛИСЬ В... БАРЕ
– Александр Якушев мне рассказывал, что последний раз вы сыграли в воротах на 15-летие Суперсерии-72, то есть в 87-м. Там и сказали, что в роли вратаря вас больше никто никогда не увидит. Правда?
– Да.
– И как же не дали уговорить себя даже на знаменитый матч на Красной площади?
– Я там играл, но в защите. А окончательно завязать с вратарским делом решил потому, что "умирал" в этих матчах. Как-то не хотелось легкие шайбы пропускать, а игры там были серьезные, при полных стадионах – в Торонто, Гамильтоне. Чтобы нормально играть даже за ветеранов, надо тренироваться! А времени на тренировки не было.
– Теперь понятно, почему вы через три года в "Чикаго" играть не захотели. К тому времени вас уже включили в Зал хоккейной славы. Это произошло в 1989 году, и вы там стали первым советским хоккеистом. Кто проявил инициативу? Ведь Игоря Ларионова, как сейчас, в комиссии по приему там не было.
– И никого из наших не было. Никто не мог меня лоббировать. Это сами канадцы придумали, что для меня стало большим сюрпризом: ведь я не имел формального права там быть. Зал славы тогда был только за выдающиеся заслуги для тех, кто играет в НХЛ! Но в знак уважения – включили. А еще я стал единственным россиянином, кому вручили один из самых почетных орденов Канады. Это произошло уже позже, в 2005 году – вместе с американским генералом, который воевал в Афганистане.
– Вы же много лет были председателем общества российско-канадской дружбы.
– Да, но орден, думаю, дали все-таки не за это, а за хоккей (улыбается). Общество в последнее время, к сожалению, как-то сошло на нет, но в Думе я возглавляю комиссию по парламентским отношениям между Россией и Канадой.
А история с "Чикаго" случилась как раз после моего приема в Зал славы. Вообще я не любитель по барам ходить. Но о работе в "Блэкхокс" в баре и договорились!
Сначала в Торонто была большущая церемония, посвященная принятию в Зал славы. Сейчас все это проходит гораздо скромнее, где-то в переходе торгового центра. А тогда – две тысячи человек, все в смокингах. Я первый раз в жизни тогда смокинг надел – напрокат взяли. Мероприятие – в огромном театре наподобие нашего Большого. Выходишь на сцену, играет гимн Советского Союза. Ги Лефлер рассказывает о твоих заслугах. Вручает тебе медаль, которая сейчас выложена на выставке в Думе. Надевает перстень. О тебе показывают фильм...
Потом – банкет. Под него снимается большущий гараж, его снаружи заклеивают постерами, символами НХЛ. Оркестр, члены канадского правительства, артисты – все солидно. Когда наелись, мне говорят: "Пойдем в бар, пива еще попьем". Думал – зачем мне это надо? Но первый раз в жизни в ночной бар пошел.
Там-то ко мне и подошли Кинэн с вице-президентом "Чикаго". "Владислав, ты не можешь нам помочь в работе с вратарями? У нас их семь человек, нужно выбрать, с кем идти дальше. Советником будешь". А я возьми да брякни: "С удовольствием!" – "Да ладно! Нам сказали, тебя взять вообще невозможно, и никогда ни у кого это не получалось". Я расхрабрился: "Да я готов!". Хорошо, в общем, в бар сходил.
– Постойте, но ведь это еще был СССР. И вы были полковником Советской Армии.
– Из-за этого я на какой-то момент чуть не стал невыездным. Вернулся в Москву, официально попросил разрешения. В конце концов, речь шла не о том, чтобы в Чикаго постоянно жить – роль советника подразумевала, что я должен периодически приезжать туда на две недели и консультировать.
Еще в то время я был членом Комиссии атлетов МОК. И мне как раз после рассказа о "Чикаго" надо было ехать на конгресс МОК. Тогда-то мне в армии и сказали: выезд туда тебе не дают. Думаю: ах, вы так? Сказал, что ухожу из армии. И уволился. Больше никаких проблем не было. Ни с "Чикаго", ни с МОК.
– Полковничья пенсия вам, кстати, полагается?
– Да. Получаю. 20 тысяч, по-моему.
– Кинэн в ту пору любил менять вратарей после пары пропущенных шайб, а потом мог и обратную замену сделать.
– Да, как перчатки менял. Я был против этого. Помню, в Виннипег приехали. Белфор в день игры за обедом обильно ест, наворачивает. Говорю ему: "Что ты делаешь? Вдруг играть будешь?" – "Да нет, сегодня Гашек стоит". А Доминик вышел, четыре запустил в первом периоде – Эда поставили. С животом. Но мы 5:4 выиграли. После игры Белфор мне говорит: "Вот видишь, я хорошо поел – и на ноль сыграл!"
ВРАТАРИ НХЛ ЧУТЬ С УМА НЕ СОШЛИ, УВИДЕВ МОЮ ЭКИПИРОВКУ
– Когда-нибудь жалели, что стали вратарем?
– Нет. Стань я нападающим, был бы трудолюбивым середнячком в четвертом звене. Ловил бы шайбу на себя. И мы бы с вами сейчас не разговаривали.
– Смотрю на ваши фотографии ранних времен, на экипировку – и такое впечатление, что вы играли почти голым. Когда было больнее всего?
– В 69-м году, когда мне дали форму. Советская была какой-то очень тяжелой и неуклюжей, и посоветовали шведскую. Так потом оказалось, что это была защита для игрока обороны, а не вратаря! Пробивало все. Синяков было – не счесть, и я надел нашу телогрейку, которую тоже сейчас в Думе выставил.
В 76-м участвовал в Канаде в специальном шоу с участием лучших вратарей Северной Америки и Европы. Это было что-то подобное Матчу звезд. По восемь лучших нападающих с обоих континентов – и по четыре голкипера. 20 тысяч долларов получал сильнейший форвард, 15 – вратарь. Мы, вратари из Европы, отражали буллиты от канадцев, и наоборот. Нам бросали Лефлер, Ситтлер, Потвин...
Сидел в раздевалке со всеми вратарями НХЛ. Когда увидели мою экипировку – чуть с ума не сошли. Фотографировали, в чем я играю. Показывали: поэтому ты все ловушкой и ловишь, что если до тела долетит – пробьет насквозь!
– Так выиграли деньги, которые были на кону?
– Да. Но не получил. Из наших форвардов участвовали Мальцев, который выиграл 5 тысяч долларов, и Шалимов – он занял последнее место и получил тысячу. Я – 15. Канадцы говорили: "Мы знали, что ты выиграешь".
В финале из форвардов были Глинка от Европы и капитан "Детройта" Грант от Северной Америки. Я от Гранта ни одной шайбы из шести не пропустил, а Глинка вратарю "Филадельфии" Стивенсону – три. Так советские чиновники забрали почти все! Пришел Борис Майоров, сказал: "Владислав, тебе – 399 долларов, остальное – сюда".
Помню, первый раз мне, майору советской армии, разрешили поучаствовать в рекламе фирмы Gillette. Вызвали в посольство, сказали: "Вам – можно". Снимались с Гретцки, я заработал 85 тысяч долларов. Так мне дали только шампунь, а все деньги забрали. Вот такой бизнес был в Советском Союзе!
– Вернемся к вашей экипировке. Первую, детскую, в 60-е годы, даже представить себе боюсь.
– Каменный век! Она была намного короче моих колен, и мне все время попадали шайбой в коленную чашечку. Через полгода, правда, экипировку поменяли – в той было совсем уж невозможно играть. Мне тогда было все равно, на какой позиции играть – в нападении, защите, воротах... Только бы играть. Лишь бы форму дали. Но никто не хотел быть голкипером, вот мне и досталась вратарская. И я был самым счастливым человеком!
С этим баулом ездил на трамвае из ЦСКА домой на улицу Куусинена. Так хотелось, чтобы все видели, что я – хоккеист! Гордость была невообразимая. П
